Все разговоры вокруг нас моментально смолкли, повисла настороженная тишина. Этот козел смотрел на меня и довольно скалился, провоцируя на дальнейшие действия. Как бы насмехаясь, выдавил:
— Ой, извини, дружище! Я сегодня такой неуклюжий!
«Что, Шимановский, скушал? Думал, ты самый умный? А тебя твоим же оружием!»
Все смотрели на меня во все глаза, что я сделаю. Ведь если я кинусь драться, а хочется, меня отчислят. Сразу, не разбираясь, почему я это сделал. Напал — и точка! Мне НЕЛЬЗЯ кидаться на эту мразь. И нельзя перевернуть на него свой поднос в ответ, ибо это тоже будет агрессией. Но если я развернусь и уйду — навсегда потеряю уважение окружающих.
На меня ведь смотрят не только детки платников, плевал я на них из рубки линкора — титуляры тоже пялятся во все глаза. В том числе те, которых привела Николь, которые согласились помочь. Все прекрасно понимают, что мне нельзя реагировать, нельзя отвечать, но все равно потеряют уважение. Я перестану быть лидером, заводилой, перестану играть роль, которую на себя взял, а это значит, вновь, как и раньше, останусь в одиночестве.
Что это я все о практической стороне? Знаете, как обидно просто стоять и видеть лица знакомых людей, кривящиеся в презрительной усмешке? Особенно девчонок! В социуме, любом, обязательно есть люди, играющие типовые роли: лидер, клоун и т. п. И есть неудачник, мальчик для битья. Тот, которого никто не уважает и не воспринимает всерьез. Я был «блаженным», агрессивным парнем не от мира сего, со мной не связывались, но считались, теперь же перейду в касту «неприкасаемых», неудачников, кто даже уважения не достоин. Рука Толстого, однозначно. Умная скотина!
— Смотри куда прешь, урод! — прошипел я, и медленно побрел дальше.
Да, меня сделали моим же оружием. Да, я скатился до уровня мальчика для битья, презрительные усмешки и улюлюканья вслед уже раздались за спиной, и это только начало. Пусть так. Толстый не учел один единственный момент.
Я. Никогда. Не сдаюсь.
Внутри меня кипел адреналин, мечтая, моля о жажде деятельности. Но сейчас нужно спокойствие, каменное спокойствие! Я должен уйти, и уйти с позором. Они должны поверить, что я лох и неудачник, что смирился, хотя бы в данный момент. И только тогда можно будет нанести ответный удар.
Что хуже осознавать, что тебя избил мастер спорта, черный пояс, или ботаник-рохля, которого все чморят? Правильно, ботаник. Если тебя по лицу двинет мастер, ты не кинешься в ответ с кулаками — достойному противнику не стыдно проиграть. А если это сделает школьное ЧМО? О, тогда ты бросишься мстить, наказывать, давать сдачи! Зарвавшееся дерьмо надо ставить на место, иначе сам превратишься в дерьмо! Это ловушка, в которую загнал себя Толстый, устраивая ловушку мне.
Я медленно-медленно сгрузил тарелки на ленту, хотя сердце внутри колотилось в бешенном ритме, медленно пошел назад, к раздаче. Тетеньки в белых кепочках оглядели меня и мой пиджак, и сокрушенно покачали головами.
— Можно еще? Я… Не наелся. Не получилось… — и как бы извиняясь, пожал плечами.
Не говоря ни слова, мне и супа налили, и второго наложили. Суп я выбрал самый горячий, второе — самое маркое, где побольше соуса. Не жалеючи полил все это дело майонезом и кетчупом. Хорошо! И молочный кисель на закуску — гулять так гулять.
Вновь, еле переставляя ноги, поплелся назад. Вроде как мне не дали поесть и теперь буду наверстывать. Унизившая меня гнида села почти на месте стычки, чуть-чуть дальше, в окружении все тех же девчонок. Села плохо, не с краю от прохода, придется прыгать. Но ничего, не далеко, получится.
Когда я приблизился, разговоры вокруг вновь стихли, все интуитивно ожидали от меня какой-нибудь выходки. Правильно ждали, я не стал никого разочаровывать: картинно споткнулся, и пролетев метра полтора, упал, влетев мордой прямо в столешницу того стола, где сидел мой обидчик.
Ударился я чувствительно, грязно выругался, и только после этого поднялся.
Тип сидел с отвиснутой челюстью, мокрый, грязный, со свисающей с уха макарониной, весь перепачканный красно-белой жирной смесью. Один-один.
Девушки моментально отодвинулись от него, вскочили, бросая на меня и на него испуганные взгляды. Столовая затихла. Вся столовая, до последнего дальнего столика. Вот и отлично, аудитория собрана — теперь посмотрим, кто кого переиграл.
— Извини, я сегодня такой неуклюжий… — я нахально улыбнулся.
Описывать дальнейшее в деталях нет смысла. Пока он офигевал, я успел сгруппироваться — теперь самое сложное. САМОЕ — САМОЕ сложное! Не дать рефлексам победить.
В меня вбивали это с детства, с самой первой тренировки: инстинктам надо доверять, давать им волю. Если в тебя летит кулак — уворачиваться, или хотя бы ставить блок. Тело за годы привыкло к такой философии, и в опасных моментах делает все необходимые действия за меня само, дабы не отвлекаться по мелочам. Сейчас же мне НЕЛЬЗЯ это делать, и это слабое место в моем плане. Один уворот, простейший блок, и я не докажу, что не начал эту драку. Он должен ударить первый, ударить меня беззащитного, стоящего с опущенными руками.
Но и вырубить с первого удара тоже не должен — я не имею права остаться небоеспособным, в этом заключается проблема. Дать ударить себя, но не дать себя ударить.
— Ты, гнида, совсем охренел?
Друг Толстого отшвырнул столик в сторону.
— Я нечаянно! — я старался быть самой невинностью и даже сделал робкий шаг назад. Никакой агрессии, Шимановский, никакой агрессии!
— Я те щас покажу, нечаянно!