Теперь власти, даже если бы и задумали этот бизнес прикрыть, не смогли бы этого сделать, ни сами, ни с помощью церкви. Но они, в общем, и не стремились. Губернаторы всячески бизнес поддерживали, поощряя закрепление в самосознании рождающихся здесь аборигенов истин, отличных от менталитета коренной Империи. Это было выгодно…
…А потом стало поздно.
Со времен основания первой колонии сменилось несколько поколений, и за эти годы устоялось пренебрежительное отношение к тем, кто здесь живет. Дескать, местные мужчины — быдло, рабочий скот, трудящийся на благо метрополии; рабы, не имеющие права поднять голову, обслуживающий персонал. Женщины — сплошь подстилки, призванные лишь удовлетворять потребности землян, которые те не могут получить дома. Это отношение проявлялось и на Земле: стоило венерианам туда приехать, они становились объектами насмешек и презрения. Естественно, аборигенам это не нравилось, но империя была слишком сильна, чтобы как-то ей противостоять.
С годами пренебрежение усиливалось, накаляя обстановку, а население колоний, как и их экономическая мощь, росли в геометрической прогрессии. И в один миг люди, уже привыкшие к такому положению вещей, отчетливо понимающие, что они — не равноправная часть общей Империи, возмутились. Возмутились сильно, громя имперские ведомства, склады, предприятия, нападая на полицейских и военных, избивая и убивая напыщенных распальцованных туристов из коренных земель, коим не посчастливилось в этот момент здесь окаазаться. И впервые силы подавления всемогущего государства, раскинувшегося на трех континентах и пяти планетах, не смогли ничего им противопоставить.
Тогда магнаты, владельцы горного бизнеса, тяготящиеся давящей рукой императора, а также властью земной аристократии, выбивающей для себя льготы в ущерб местной, решили воспользоваться моментом и вложили в это недовольство деньги. Деньги и оружие.
Рвануло сильно. Война гремела долго, несколько лет, унесла много жизней, и имела катастрофические последствия для экономики. Проклятые имперцы, уходя, уничтожали ВСЁ!!! Всё, что могло приносить прибыль, за счет чего эти территории могли выжить в нечеловеческих адских условиях. Почти нетронутыми оставались лишь подземные коммуникации под бывшими городами, бомбоубежища, в которых прятались от войны люди. Вся инфраструктура, заводы, шахты и космодромы были разрушены. И в этот момент именно проституция, индустрия, не связанная с горной добычей и производством, помогла Венере, теперь уже независимому королевству, встать на ноги, восстановив из руин всю остальную промышленность. Встать быстро, и без кабальных внешних займов.
Поэтому здесь, в имперских секторах, слово «puta» не является сильным оскорблением. Да, неприятно, но не трагично.
Но я не из имперского сектора. Я — русский.
Наш сектор развивался по своим законам, более медленно, чем офонаревшие от грехопадения латиносы. Но зато надежно, на века, сохраняя обычаи и традиции предков метрополии. У нас в крови остались такие понятия, как «не правильно», «плохо», «нельзя», «некрасиво» или «стыдно». И мы гордимся этим. У нас своя культура, пятьдесят лет оккупации не уничтожили ее, как это произошло в других секторах. За это «имперцы» нас ненавидят. Но терпят. И издеваются, если это возможно. Как Толстый с дружками.
К тому же, срок был за НЕЗАКОННУЮ проституцию, а это нечто иное, нежели просто торговля телом. По «имперской» логике подразумевается, что это стыдно, ведь в контракте все прописывается четко, а без контракта клиент может делать все, что захочет. Вот эта вседозволенность и считается позорной, хотя то же извращение, но прописанное на бумаге, уже норма.
Бред!
Но я живу в этом бреде восемнадцать лет. В этой бредовой стране с её бредовыми законами. И нам некуда уехать: для бывшей метрополии мы — презренные «венериане». Там мы тоже станем отщепенцами, но если здесь нас терпят, мы родились на общей земле, в одном государстве, то там будем причислены к врагам и шпионам, чужакам, а это гораздо хуже.
— Слышь, чувак! Ты где летаешь? — Хуан Карлос помахал рукой мне перед лицом. Я очнулся. — Препод идет!
— Аааа… Ага! — потянул я, вновь раскрывая терминал, подсознательно ожидая новой каверзы. Нет, чисто.
— Ну, так что, ты идешь? — продолжал в прежнем ритме болтать Хуан Карлос.
— Куда? — не въехал я. И понял, что сегодняшняя лекция была посвящена не только линкорам.
— На «летучку», куда же еще! — обиделся он. — Я ему минут пять про нее пропихивал, а он даже не слушал!
— Извини… — я пожал плечами. — Немного мысли не те были.
— Да ладно! — друг «смилостивился» и махнул рукой. — Вторая попытка. Короче, завтра «летучка». Организуют какие-то скользкие типы из сената.
— Оппозиция? — уточнил я, хотя мог этого и не делать.
— А кто ж еще! — он довольно хмыкнул и задрал вверх нос. Я не разделял его любовь к противникам власти, но поскольку и любви к оной не испытывал, то относился ко всему спокойно. У всех свои причуды.
— Что делать будем?
В аудиторию зашел преподаватель, и мы перешли на шепот.
— «Будем»? Это типа ты выражаешь согласие? — усмехнулся Хуан Карлос, стараясь не шуметь.
— Не томи! Знаешь же, что пойду! — шикнул я.
— Демократию хоронить! — загадочно прошептал он и подмигнул, после чего бросил опасливый взгляд на математика.
Ничего себе, заявочка! Пожалуй, на такое стоит посмотреть.
— Во сколько?
— В десять. Я зайду. Пиво брать с собой, там его могут не продавать…